Встречи с ветеранами

Слева направо: милиционер Виктор Михайлович Зотов;  блокадница Земфира Петровна Матяшева; подводник Владимир Александрович Савин; пограничник Виль Шарифулович Фаттахов.
Пограничник Сергей Викторович Панов

Вторую неделю в филиале ЮУрГУ идут встречи с ветеранами. Послушать собираются не только наши 1-2 курсы, но и студенты геологоразведочного и машиностроительного колледжей.

18-19 февраля и 3 марта к нам приходили:
— подводник, ракетчик Савин Владимир Александрович, председатель Совета ветеранов Миасса;
—  пограничники, ветераны боевых действий Сергей Викторович Панов  и Виль Шарифулович Фаттахов, председатель городской общественной организации «Миасский пограничник»;
— милиционер Виктор Михайлович Зотов — председатель Совета ветеранов МВД;
— блокадница Земфира Петровна Матяшева, поэтесса.
Каждый раз они рассказывают новые истории, потому что каждому есть, что рассказать о войне, о военной службе, о подвигах и бедах.

Следующая встреча — в среду 11 марта на факультете экономики, управления, права (8 Июля, 10) в 13.00.

Очень жаль, что встречи короткие — всего по часу, и никак не успеть высказать всё.  Для всех, кто хочет знать больше, мы подготовили обширный репортаж. Личную встречу с её особой душевностью, хохмами и особым стилем рассказчиков ничего не заменит, но кое-что интересное удалось записать.

Щёлкните здесь, чтобы посмотреть выступление ветеранов на машиностроительном факультете 19 февраля


Земфире Петровне Матяшевой  было 3 года, когда началась блокада Ленинграда. Об этом недетском опыте она рассказывает проникновенно:  частично — прозой, частично — стихами.

Рано утром на рассвете,
Когда мирно спали дети,
Гитлер дал войскам приказ
И послал солдат немецких
Против всех людей советских,
Это значит — против нас.

Мы жили в центре Ленинграда,
Вокруг — деревья и сады,
Река Нева там тоже рядом,
Туда гулять ходили мы.
Мы жили дружною семьёю:
Родители, сестра и я.
Сестра моя ходила в школу,
Меня водили в детский сад.

Семья Земфиры Петровны жила по улице Кирочной, 22 (сейчас там метрополитен, станция Чернышевского). Жили хорошо, двухкомнатная квартира, папа — бухгалтер в мебельном магазине. Сестра на 8 лет старше, училась в школе на 2 классе. Нева недалеко, садик близко. На прогулку ходили в Таврический сад, там качались на качелях-каруселях, играли в песочницах, рядом были клетки с попугаями и обезьянками, кривые зеркала, где мы корчили рожи и много смеялись.

Но вдруг вся жизнь переменилась,
Внезапно началась война,
Сестрёнку в Кировскую область
Эвакуировали, я
Осталась с мамою и папой,
Как проводили мы сестру,
Но вскоре и отца не стало —
Упал и умер на снегу.
Он инвалидом был финляндской
Войны — там ногу потерял,
И здесь, в блокадном Ленинграде,
Он на одной не устоял.
Упал от голода и муки,
Как миллионы тех других,
Что, животы стянув потуже,
Ещё дышали и брели.

В 1941 году папа Земфиры умер. Он ходил на протезе, поэтому они жили на 1 этаже. Однажды он, ослабленный, вышел во двор, упал и замёрз. Земфира помнит, как его увезли на санях на Пискарёвское кладбище — тогда его называли просто могилой.

Ленинград, сорок первый, восьмое число,
Этот день на блокадным огнём обожгло.
Мы не знали ещё, что замкнулось кольцо
И что смерть к нам уже приближалась в лицо.

Начались большие очереди, люди плакали, тревожились. В домах не было покоя. Начинали звенеть воздушные тревоги, по радио объявляли: «Внимание, внимание! Воздушная тревога!». Серванты качались, посуда звенела, стёкла гремели, трескались, вылетали кое-где. Приходилось заклеивать их крест-накрест длинными лентами из газет, чтобы стёкла не вылетали от бомбёжки. Вечером окна закрывали одеялами, чтобы свет не было видно, потому что где свет, туда ночью бросают бомбы.

Позади дома было бомбоубежище. По воздушной тревоге все уходили туда — кто с родителями, кто с кем. Там темно, сыро, душно, страшновато. Кто-то плакал, кто-то о помощи просил, кому-то было плохо.

Когда всё было тихо, детей выводили на улицу. Маленькая Земфира спрашивала, что там плавает в небе? Ей говорили: «Это рыбки». Это были дирижабли.

Зимой вода застывала, в квартирах была холодина, все ходили на Неву за водой, на саночках везли кастрюли. Чтобы подняться на берег, приходилось ждать, чтобы вода покрывалась коркой льда и не разливалась. Все стояли около проруби и ждали, а сверху немцы бросали гранаты, бомбили. Но уже было всё равно, где умирать, поэтому все стояли и ждали.

Сирены вовсю завывали,
Зенитки звенели опять,
И с Невского люди спускались,
Воды из Невы чтоб набрать.
Земля из-под ног уходила,
И падали люди на лёд,
Пилоты-враги с самолётов
Бомбили невинный народ.
Народ черпал с проруби воду,
В кастрюли сливали свои,
А сверху гранаты бросали,
Вода разливалась от них.
А люди стояли и ждали,
Пока всё покроется льдом,
А сверху гранаты бросали —
Не дрогнул никто подо льдом.
В бессилии кто-то поднялся,
А кто-то подняться не смог.
И с санями здесь оставался
Лежать до конца своего.

В доме у Земфиры была хрустальная люстра с красиво звенящими и переливающимися сосульками. Однажды начался обстрел, кроватка на колёсиках поехала и придавила девочку к печке-буржуйке. Было страшно и больно, но звенящая и переливающаяся люстра успокаивала.

Со временем Земфира потеряла и маму. Та однажды просто присела на тротуар и не смогла встать. Мимо проходящий мужчина отнёс на руках девочку с мамой в квартиру и ушёл. Мама так и осталась молча лежать. Тётя Ксения, соседка, иногда приходила, приносила еду. Вечером принесла кисель — голимый клейстер, девочка его не стала, весь вечер сосала сухофрукты — у неё под подушкой был мешочек с изюмом и курагой. Утром тётя Ксения пришла, собрала и увела  Земфиру в садик. Мама молчала.

Следующее воспоминание — уже об эвакуации.

Осенний день такой холодный!
По окнам нам дождик моросил,
А нас — ослабленных, голодных —
На пристань поезд отвозил.
И море синее шумело, и волны двигались на брег,
То превращаясь в белу пену, то растворяясь на песке.
А нас, детишек малолетних, по трапу в пароход вели.
Одних, без мам — их больше нету, на Пискарёвку увезли.
Плывя на белом пароходе куда-то в дальние края,
Я даже ничего не знала: куда, зачем везут меня?
И воспитатели детсада, что были рядом с детворой,
За руки крепко нас держали, и мы играли в хоровод.
Но пароход вдруг закачался: раздался страшный взрыв вокруг,
И с палубы весь груз смывался, чуть пароход не затонул.
Мы крепко за руки держались, упали на пол разом все,
Нас воспитатели держали и прислоняли нас к себе.
Мы, успокоившись, взглянули и закричали всей гурьбой,
Глядя, как плавали панамы детей, что смыло с палубы водой.

Когда плыли на пароходе по Ладоге, их бомбили. Дети, которые на палубе не играли в хоровод, оказались за бортом. Водой смыло одежду, документы, еду, которая была в белых наволочках, — всё, что стояло на палубе. Крик был… осталось 12-16 человек.

Мы — дети блокадных годов Ленинграда,
Мы — дети Второй Мировой войны,
Мы всё испытали, все страхи блокады,
На детство обрушилось столько беды,
Мы помним сирены воздушной тревоги,
По радио их объявлял Левитан.
От страха дрожали и руки, и ноги,
И сердце щемило, в глазах был туман.
Мы помним убежищ сырые подвалы,
Пропитаны запахом потных людей,
Мы видели взрывы, пожары, обвалы,
И смерти голодных и пухлых людей,
Мы всё испытали: и холод, и голод,
И боль расставанья, и горечь разлук,
А сколько в то время мы видели горя —
Дай Бог не видать никогда, никому.
Мы всё испытали в те детские годы,
Хотя не бывали ещё на войне.
Мы много видали, родных потеряли
И с группой детей разбрелись по стране.

На берегу детей пересадили на поезд и привезли в Москву. Там после прогулки воспитатель им объявила: «Занимайте свои места в вагонах, чтобы была тишина, сейчас к нам придут Сталин и Ворошилов и будут нас поздравлять». Дети лежали валетами на полке по два человека. Земфира вспоминает: идёт Сталин, девочку несёт на руках, а за ним — Ворошилов раздаёт из мешка подарки. Она успела только развернуть и укусить розовый пряник, а воспитательница следом шла и забирала подарки, складывала их в белую наволочку — возможно, чтобы не объелись сразу.

В Москве на станции стояли,
Проездом в дальние края.
Нас навестил товарищ Сталин,
Чтобы подарки всем раздать.
Нам воспитатель объявила,
Чтобы были на своих местах:
Придут к нам Сталин, Ворошилов
И будут всех нас поздравлять.
И вот в вагон заходит Сталин
С девчушкой малой на руках.
Мы сразу с полок все привстали,
Чтобы всё это увидать.
А рядом шёл и Ворошилов,
Он нам подарки раздавал,
Подарки дети получили,
Светились радостно глаза,
Но радость та была недолгой:
За ними воспитатель шла,
Подарки все из рук голодных
Детишек сразу собрала.
Быть может, чтобы не объелись,
Или в заначку припасла,
Я так была тогда довольна
Подарком нашего вождя,
Что раздавал нам Ворошилов,
Я не забуду никогда.

Детей привезли из Москвы в Краснодар. Однажды на прогулке они пели песню о Щорсе, и кто-то крикнул «Галя!». Сестру Земфиры тоже звали Галя — она, оказывается, была в одном детском доме с балериной Галиной Улановой, но училась на учительницу. Земфира потом это узнала, тогда же только выскочила из строя, ревёт, кричит…

Осенью детей увезли в Киргизию, недалеко от озера Иссык-Куль, город Пржевальск. Поселили в детском доме.

Ленинград, город мой дорогой.
Ленинград, город самый родной,
Я здесь родилась и блокаду жила,
Здесь родители наши лежат.
О, Нева дорогая река,
Из гранита твои берега,
Волны хлещут по ним, оставляя штрихи,
Словно эхо из прошлой войны.
В тишине Пискарёвка стоит,
Здесь полгорода мирного спит,
Только сердце стучит,
Только память хранит
Годы тяжких страданий войны.
Ленинград — это город-герой,
Сколько раз ты испытывал боль,
Но везде и всегда
Побеждал ты врага
900 дней блокады прорвал.

Весенняя стужа, мороз — минус тридцать,
Порой доходило и до сорока.
Для многих спасением стала для жизни
Блокадного города здесь Ладога.
Дорогою жизни её называли,
По ней проводили продукты, людей
И здесь, в Ленинграде, блокаду прорвали,
Что мучила всех 900 грозных дней.
Наш Ленинград — город самый любимый,
Хотя и стоит он на островах,
Он дважды герой, город непобедимый,
Гордится здесь стойкостью наша страна.

Пусть подвиг всех жителей нашей России,
Защитников города под небом синим
Останется в памяти всего отечества
Как символ гордости для человечества.
Нравственной силой, любви беззаветной
Мы не утратили веру в победу
И в тяжелейшие дни испытания
Мы сохранили для выживания!
Один из величайших городов мира
Для всех поколений, любя, сохранили.


Впоследствии Земфира Петровна оказалась в Миассе. Директор нашего филиала И.В.Войнов, будучи депутатом, с помощниками нашёл всех блокадников в Миассе, собрал всех вместе, познакомил, и теперь из года в год у них проходят встречи.


Владимир Александрович Савин, ракетчик, подводник, председатель городского Совета ветеранов, учился в Тургоякской школе. Закончил ракетный факультет (первый выпуск!) Высшего военно-морского училища подводного плавания в Ленинграде — и не знал, что ракеты для подводных лодок разрабатывают в Миассе! Насколько было секретно, что ни один из его друзей, которые тут учились и работали, не проболтался. Секретно значит секретно.

После учёбы служил в Тихоокеанском флоте на торпедных лодках. В первое время ракет на подлодках не было, были только торпеды, изредка — нарезная артиллерия. Служил недолго — по зрению списали с лодки. Вернулся в Миасс, работал на ММЗ, затем — в КБМ (ныне- ГРЦ Макеева) ведущим конструктором по головным экспериментальным подводным лодкам. Когда разрабатываются новые комплексы, проходит много экспериментальных этапов: наземные стенды, плавстенды, экспериментальные подводные лодки на 2-4 шахты и только потом — головные подводные лодки на 24-30 ракет. Вот с этими лодками и связал свою жизнь Владимир Александрович.  Больше 50 раз участвовал в стрельбах ракетами, был на всех морях и океанах, 2 раза стрелял с Северного полюса! А вот залповую стрельбу довелось видеть только 2 раза за всю работу: 8 ракет — с подлодки 667а, 16 ракет — с 667в.

Тоже баловался стихами и написал такие строки:

Я много ездил по России:
Камчатка, Мурманск, Сахалин…
И гордость душу возносила,
Что я советский гражданин!

Стрелял от Симушир, с Камчатки, с Соловков,
От Северного полюса среди полярных льдов…

Фото из книги М.П.Комарова «Подводники уходят под лёд»

Чуть-чуть о истории подлодок. Первую подлодку в России построил крепостной крестьянин Ефим Никонов. Он написал Петру I челобитную, дескать, предлагаю построить потаённое судно, которое в море в тихую погоду незаметно будет подходить к неприятельскому кораблю и из-под воды на него огнём прыскать. Деревянная бочка, обтянутая кожей, внутри — труба металлическая, в ней — маленькая трубочка. Большая труба заполнена горючей смесью, а в маленькой — порох и дырочки просверлены. Ствол затыкался промасленной паклей. Поджигался порох, от него воспламенялась горючая смесь, вышибала пробку-паклю… но в первое погружение лодка разгерметизировалась, однако Пётр спонсировал развитие идеи.

Ефим изобрёл ещё и легкводолазный костюм. Увы, в 1725 Пётр умер, а его преемники отправили Ефима на галеры за израсходование государственных средств.
В Ленинградском училище Ефима уважали и в шутку своё училище называли «Школа потаённых судов имени Ефима Никонова».

Хохмочка: во время гражданской войны любили сокращения: заместителя командующего по морским делам называли «замком по морде»

Военно-морской флот во время Великой Отечественной войны не подчинялся Министерству обороны. Николай Герасимович Кузнецов, народный комиссар ВМФ, был в отдельном министерстве. Он ввёл для флота готовности:
— Готовность №3 — мирное время;
— Готовность №2 — 1/3 матросов только можно отпускать с корабля;
— Готовность №1 — в любую минуту в бой.

Для начала войны это оказалось бесценным. Пока Сталин готовил директиву, пока её зашифровали, пока отправили, пока расшифровали — многие даже не успели расшифровать и не знали, что война начинается!
А на флоте пришла команда: готовность №1. За 15 минут флот было готов к войне. Ни одного корабля и ни одного человека не потеряли за первый день, хотя бомбили Одессу, Севастополь, Северный флот…

Для сравнения: 90% самолётов в Белорусском особом военном округе были уничтожены на земле. Командующий авиацией, генерал Кобец, застрелился, когда это увидел.

После выступления Владимира Александровича окружили студенты-ракетчики и спрашивали, спрашивали, спрашивали…


Виктор Михайлович Зотовглава городского Совета ветеранов МВД, рассказывал о милиционерах в годы Великой Отечественной. Первым делом на службу призывали их, а на их место набирали даже женщин, потому что кто-то должен был поддерживать порядок и в тылу.

Среди миасских милиционеров — 15 фронтовиков. Сотрудники уголовного розыска обычно шли в разведчики. Яркая история — как один инспектор уголовного розыска с группой отправился за языком. Группа вернулась, а он отсутствовал 5 суток. Его сочли без вести пропавшим, отправили родственникам весть, а он потом вернулся с кипой секретных документов! Прошёл всю войну, вернулся героем.

Ещё один военный герой из милиции — Валерий Валентинович Смирнов, которому сейчас готовят памятную мраморную доску. 1,5 года прослужил в Афганистане заместителем командира группы. После вывода войск получил Героя Советского союза и орден красной звезды.


Виль Шарифуллович Фаттахов, ветеран боевых действий, председатель городской общественной организации «Миасский пограничник», учился в ЮУрГУ.  Срочную службу проходил на китайской границе, а в 1996 служил в Чечне в мотомоторной группе и объездил всю Чечню.

Где есть выбор, всегда есть место подвигу. Сравним с Великой Отечественной подвиг русских десантников на высоте 776 под Аргуном в Чечне 20 лет назад (1 марта). 2500 боевиков на 90 человек, на каждого — больше 20 боевиков, а ведь в основном это парни 18-19 лет! Для многих это был первый бой — и последний. Они могли просто уйти, но совесть не позволила. 84 человека из 90 погибли, но погибли настоящими героями. Ни в одной стране мира нет столько героев, как у нас.

Ещё пример — семья Григорянов в Армении. 12 мужчин из одной семьи: деды, сыны и внуки — бились за Кавказ во время Великой отечественной, все в одном отделении — попросили их не разлучать. Прошли всю войну, до Берлина дошёл один. В честь этой семьи в Армении символически высадили 12 тополей.

Когда Григоряны шли в бой, старшие прикрывали младших. Младших всегда опекают, потому что они — будущее. Сейчас наше будущее — вы. Помните тех, кто отдал жизнь за вас, за будущее.


9 мая ЮУрГУ каждый год участвует в параде. В колонне идут плечом к плечу преподаватели и студенты. Это мероприятие, которое никогда не проводят в приказном порядке — только по велению сердца.  У нас третий год учатся иностранцы, и они на параде идут в первых рядах — у них тоже родственники воевали, им есть, кого вспомнить. Приглашаем всех и в этом году — почтём за честь идти с вами в одном строю!